Если и существует какой-то русский национальный современный танец, то я вчера его видела. И знаете каково это? Вос-хи-ти-тель-но и чуточку грустно. Русским contemporary dance порадовал дуэт Анны Дельцовой и Александра Тронова из команды Jack’s Garret, гремевшей ранее, но отчего-то затихшей ныне.
Сразу поясню, что, под «современным танцем» подразумеваю здесь не технику, а жанр театрального танца (а техника, в данном случае, будет выразительным средством).
Попробую определить основные национальные черты, характеризующие русское танцевальное искусство: меланхоличное раздумье, переходящее местами в надрывную хандру; романтическая тоска по несбывшемуся; сожаление о несовершенстве этого мира и поиск выхода с суицидальным уклоном. В глазах иностранцев, пытающихся постигнуть «загадочную русскую душу», мы, русские, постоянно страдаем. Но дело не в том, что нам нравится страдать, а в том, скорее, что глубинный культурный код, заложенный в нас, сформирован поколениями русских писателей, поэтов, художников, которые занимались критическим осмыслением реальности. И реальность наша всегда была далека от Швейцарских, скажем, пейзажей из рекламы шоколада «Milka».
Иосиф Бродский, чьим творчеством вдохновлялись ребята, здесь пришелся как нельзя кстати – и сами стихотворения («Натюрморт» и «Не выходи из комнаты»), и трогательное авторское их исполнение. Танец не был подстрочником к тексту (распространенная опасность, подстерегающая берущихся делать хореографию на поэтический текст), но словно настроен в камертон с поэзией. Экспрессивный дуэт мужчины и женщины всегда дает простор для интерпретации. Вот и я разглядела здесь замкнутость их взаимоотношений, болезненную зависимость, вдохновляющие и одновременно подавляющие личность художника его мечтания о музе. Страх нового, боязнь утраты, потребность властвовать и тайное желание подчиняться, безнадежность, беспомощность, агрессию и смирение… А спектакль то назывался «Наедине с собой». «Ничего страшного, – решила я, – у нас и с собой бывают далеко не простые взаимоотношения».
Пластический язык спектакля самобытный и увлекательный, что ли? Язык не повернется назвать это хип-хопом, но и ни на одну известную технику современного танца он не похож. Есть какая-то постоянная интрига в непредсказуемости каждого последующего движения и способа взаимодействия танцовщиков.
Для меня, вот, что значит «feel yourself Russian» без балалаек, кокошников и валенок, не в обиду шоу Николаевского дворца будет сказано!
А потом нам показали еще московского танца. Совсем другого, но тоже современного. Четверо танцовщиков (Kseniya Shlezinger dance project) сначала паясничали на сцене и развлекали публику нехитрым интерактивом (приветствовали знакомых, общались, шутки шутили), а потом, обозначив прямоугольник на сцене скотчем для линолеума, принялись танцевать. И танцевали они так, как будто от них зависела скорость вращения Земли, как будто не наступит никакого завтра, если сейчас они хоть чуточку сбавят обороты, как будто и не ходили они только что расслабленно-вальяжно по сцене хихикая и ёрничая.
И самое главное, весь спектакль можно было наблюдать одно очень редкое для профессионального танца явление (в любительском встречается чаще): неуемный и нескрываемый, прямо-таки нахальный…кайф! Все четверо откровенно и бесстыдно наслаждались танцем, молодостью, умелостью. И это было так наглядно и заразительно, что, даже сидя в кресле в зрительном зале, ты невольно включаешься в этот драйв, восхищаешься их ловкостью и начинаешь верить в безграничность человеческих возможностей!
Попса? Да. Хайп? Да. Глубинная философия, второй слоя восприятия? Вряд ли. И знаете что? А фиг с ним! Когда выходит в очерченный квадрат эдакая флегматичная принцесса Лея (Рената Назметдинова) в шортах и ботинках и, вдруг, начинает вихрем взвивать вокруг себя пространство, когда Васко Насонов и Виталий Кобзев с силой молодого Геркулеса высекают искры из поверхности, когда они друг друга поочередно подбрасывают, перекидывают, когда изумительно слаженно исполняют сложные композиционно структуры, когда с грацией пантер вливаются в единый танец, о чем я думаю? Ни о чем. Как говорится, я в моменте. Пусть это будут такие гедонистические танцы – танцы радости бытия – и пусть они, пожалуйста, не кончаются.
В этой работе Ксении Шлезингер вообще-то даже драматургия довольно внятная есть с одним из традиционных типов конфликта «человек – рок (непреодолимые обстоятельства)». Положа руку на сердце, я бы ее отсутствие вполне простила, учитывая все вышесказанное. Тем не менее, «The box» даже название свое оправдал: одна из танцовщиц (Ирина Голубева) оказалась за пределами ею же очерченного прямоугольника и в течение всего спектакля предпринимала тщетные попытки в него попасть. Все это время она танцевала на периферии сценического пространства, но регулярно при этом становилась центром внимания. Любопытное хореографическое решение подкреплено исполнительским мастерством танцовщицы.
Вышла из зала с переполняющим чувством жизни. И долго еще улыбалась.
Вместо эпилога:
«Можно песню окончить, и простыми словами,
Если эти простые слова горячи.
Я надеюсь, что вновь еще встретимся с вами,
Дорогие мои москвичи»[1].
[1] фрагмент текста песни на слова В. Масса и М. Червинского, из к/ф «Покровские ворота»
Не для потомков 