Разумеется, я предвзята. Каждый критик в принципе предвзят. Он анализирует явления, пытается выделить их объективную художественную ценность, но в том то и прелесть художественной продукции, что не может быть объективности в ее восприятии. Критик (и не критик) руководствуется своей системой координат в культурном поле, своими нравственными ориентирами и эстетическими вкусами.
Речь пойдет о «Вечере современной хореографии» – показе двух танцевальных спектаклей на Новой сцене Александринского театра 17 – 18 декабря 2021 года. Пикантность ситуации заключается в том, что я – один из кураторов программы «Искусство современного танца», студенты которой спектакли и представляли. Что ж, здесь как раз и пересекаются мои исследовательские интересы – к художественному высказыванию и к хореографическому образованию.
Постановка спектакля раз в семестр как часть образовательного процесса? Странновато звучит не так ли… Но нисколько не странно, учитывая, что деятелей современного искусства имеет смысл готовить в непосредственном погружении в контекст и желательно в тесном контакте с потребителем этого самого современного искусства. А раз уж программа высшего образования из университетской аудитории перемещается в театральные, перформативные и выставочные пространства, ЧТО определяет ее цельность и состоятельность (=успешность)? ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ПОЛИТИКА.
Да, я настаиваю на том, что программы высшего образования творческой направленности должны выстраиваться, руководствуясь художественной политикой. В противном случае, эти программы продолжают как конвейер выпускать специалистов бывших возможно востребованными в индустрии тридцать – пятьдесят лет назад, а то и никогда. Во главе таких программ не может находиться методист или административное лицо, но только художественный руководитель – тот, кто держит нос по ветру и мгновенно ощущает новые тенденции, намечающиеся изменения; тот, кто трендмейкер и законодатель моды; тот, кто мыслит бессовестно широко и мечтает нескромно.
В нашем случае – это просвещенный абсолютизм, но вероятно возможны и другие формы правления – коллегиальная олигархия, например. Да, это наш просвещенный монарх Александр Любашин определяет курс «Искусства современного танца» и дирижирует всем этим сложным процессом организации и постоянного поддержания в состоянии up-to-date образовательной программы. Именно он выбрал хореографов для постановок спектаклей и сформулировал им основные задачи.
Первый курс работал с Иваном Сачковым – своим же регулярным преподавателем. Тема спектакля, который в итоге получился, была определена довольно рано и связана со всем знакомым советским мультиком «Ежик в тумане». Сам спектакль я увидела в первый раз на генеральном прогоне, и уже тогда, без света и других эффектов, подумала, как хорошо легла тема на студентов-первокурсников экспериментальной программы. Во многом они, как ежики, ступают в туман, в неизвестность, навстречу собственным страхам в поисках чего? Современного танца? Взросления? Себя?
«Туман» смонтирован из нескольких контрастных по динамике сцен. Здесь есть место традиционной экспозиции (что уместно: второкурсников все уже видели – теперь очень любопытно, какие же они «перваки»). Трепетные сцены взаимодействия в группе – поддержки, элементы партнеринга – оттеняют выделяющиеся сольные фрагменты, противопоставляют протагониста массе. Перформативная интермедия с несколькими «слепыми» танцовщицами замедляет действо и вносит интригу, разряжаясь вдруг в… сцену сумасшествия Жизели. Конечно, нет! Но мое отравленное балетом восприятие подкидывает странные ассоциации: неровные шаги девушки с длинными волосами (Е. Втюрина), вытянутая перед собой рука (только шпаги не хватает), отшатывающаяся толпа…
Перекликающиеся дуэты, едва наметившиеся и тут же растворяющиеся взаимоотношения, всплески групповой агрессии и общее умиротворение. Вряд ли можно говорить о внятном повествовании здесь, но общий мотив читается: мотив опасливого погружения в неизвестное, трансформации и поиска нового себя.
Плотнее и гуще замешана работа Анны Хириной совместно со студентами второго курса. Поначалу ворчливый гуманитарий во мне восставал против словосочетания «Плотный воздух» в качестве названия спектакля. Однако, призналась я себе, после первого же просмотра, что видимо так и охарактеризовала бы увиденное. Плотность, насыщенность, наэлектризованность пространства (визуально никак не оформленного – черный кабинет) с первых секунд действа ощущается почти физически. Густой воздух опускается тяжелой ношей, а витающая в нем конфликтность накатывает волнами.
Что сделала хореограф с танцовщицами? Каков был их лабораторный процесс – я не знаю. Но чувствую, что Анне Хириной удалось спровоцировать острую конфликтную ситуацию, вскрыть невысказанное, надавить на больное. Поле агрессии, едва сдерживаемой ярости, острой ненависти словно холодным душем обдало во время спектакля. Где мои милые, жизнерадостные девочки?! Их нет. Передо мной были взрослые, опытные (ох и нелегкий опыт же!) женщины, раздираемые внутренними страстями, осознающие себя в настоящем времени, уверенной спокойной поступью шагающие на зрителя. ТАК, мне кажется, шли жены декабристов в Сибирь, или Мария Антуанетта на эшафот. И в этом их спокойном совместном шествии возникало, вдруг, чувство единения, какого-то вселенского сестринства.
В целом «пешеходный» по динамике спектакль прорезали болезненые кульминационные всплески. Всем запомнились звучные падения одной из танцовщиц (М. Эпштейн), лейтмотивом происходившие периодически, или странное напряженное трио (А. Клокова, Е. Сабурова, П. Ченцова) с остановками в неестественных позах и чувственными касаниями. Яркой и жутковатой картинкой стоит у меня перед глазами кадр, в котором хрупкая фигурка с воздетыми руками (Я. Мартынова) возвышается над выстроившимися в линию лицом к стене семнадцатью танцовщицами. Прожигающие взгляды А. Николаевой и М. Эпштейн выплескивали потоки агрессии друг на друга и на сцену во время их дуэта, звенящее, натянутое как струна тело М. Шашура изгибалось в напряженных позах… Уплотнялась, сгущалась атмосфера и так и не находила облегчающей развязки. Все четыре раза, что я смотрела работу, поймала себя на мысли, что нервно жду этой развязки, а она не наступает. Возможно, интуитивно нащупанный прием хореографа, на мой взгляд, создает нужное зрительское нетерпение, желание продолжения, эмоциональной разрядки.
Был ли танец на «Вечере современной хореографии»? Был. Для меня ответ однозначный. Спасибо дорогим студентам за такую артистическую трансформацию! Спасибо хореографам за творческую вдохновенную работу! Спасибо саундизайнерам (Андрей Петрушенков – «Туман», Pascal Savy, Kotik Ptic – «Плотный воздух») за ненавязчивый звук, послуживший опорой танцу! Спасибо ассистентам, педагогам, танцдраматургам за остающийся за кадром, но значимый вклад! Спасибо волшебнику Эмилю Авраменко за магию светового оформления обеих постановок! Спасибо художественному руководителю за твердую руку и верный курс! Полетели дальше!
Не для потомков 